УШЕЛ...
Эмилия напряженно смотрела на меня, нервно покусывая губы. Она всегда так делала, когда переживала или сомневалась. Сейчас у нее уже не осталось слез, молодая брукса только слегка дрожала, постоянно переводя взгляд с меня на ночное безоблачное бархатное небо и снова на меня.
В какой-то момент мне захотелось обнять ее, утешить, сказать, что все еще можно исправить.… Но вдруг я вспомнил замок Лукаша, и это желание рассеялось быстрее, чем дым на ветру в долинах Ирландии.
Я не оборачивался на ее попытки попробовать поговорить. Мне не было ее жаль ничуть.
– Я иду. – Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не опустить обреченно глаза.
Ученица словно не слышала меня, я почувствовал, как по ее щеке опять скатилась одинокая слезинка. Сейчас ей хотелось сказать что-то, хоть что нибудь, но я знал, что вампирка не может найти подходящих слов.
Все это произошло слишком неожиданно, и в самый неподходящий момент. Я просто понять не мог, как Лукаш мог так банально попасться! Не сомневаюсь, что он добровольно сдался, когда это раскрыли, чтобы повторился Парижский пакт отлова ведьм. Разумеется, я не сказал этого Эмилии, сейчас мне только не хватало, чтобы ее состояние зашло еще дальше.
И вот мы стали, предоставлены сами себе – нежная ранимая пташка и злобный ретивый волк.
Я подошел к высокому стрельчатому окну, сквозь которое на каменный пол падал тусклый лунный свет. От его сияния у меня внутри закипал огонь, огненный смерч, стремящийся наружу.
– Зоран, нет! – схватила она меня за руку, только я запрыгнул на подоконник. – Ты погибнешь!
– Пожалуйста, отпусти меня, – процедил я сквозь зубы. – Мы теперь сами по себе и больше не смей мне указывать.
Моя кожа мигом почернела, Эмилия быстро забрала руку, словно обожглась. На нее довольно уставилась пара довольных совсем нечеловеческих глаз.
– Лукаша мы уже потеряли. Я не хочу потерять еще и тебя, – затравлено выдавила надтреснутым голосом брукса. За последние сутки она столько наплакалась, что уже едва говорила.
– Меня ты никогда не потеряешь. Я никогда не был твоим, – резко отрезал я.
Когда учитель был с нами, я старался не выдавать раздражения, негодования, злости на Эмилию за то, что она сделала. Лукаш всегда на все мои вопросы отвечал одинаково: «ибо так надо». И загадочно улыбался.… Но как только он попался, цепь, на которой меня держали, порвалась.
– Я должен, – сказал я в своей привычной мягкой манере, которую я использовал в замке учителя.
Внизу находилась площадь, с колокольни Брно она хорошо просматривалась. Все улицы были перекрыты, выходы сторожили солдаты. Казнь должна была состояться на рассвете. Я понимал, что надо выжидать, но зверь внутри меня, вживленный чернокнижником, рвался разорвать несчастных смертных в клочья.
– Ты нечего не изменишь, – гордо заявила ученица у меня за спиной. – Их ты убьешь сейчас, а инквизицию? Что ты изменишь?! Только раскроешь нас! Дай лучше мне! В отличие от тебя, я могу выходить на солнце. И их жалкая магия на меня почти не действует!
Я убрал с лица черную волнистую прядь, выбившуюся под порывом ветра. Хорошо, что Эмилия сейчас не видела моего опечаленного взгляда. Она была во многом права, вот только что могла противопоставить тевтонским колдунам нежная и ранимая пташка?
– В тебе нет силы, нет нужной ярости и порывов воли. Ты делаешь лишь то, что тебе приказали.
– Я не виновата! – выпалила Эмилия.
– Поблагодари нашего учителя!
– Не смей винить Лукаша!
Я оглянулся, лицо бруксы было перекривлено маской гнева, которая ее совсем не красила.
Ученица упала на колени и, заслонив лицо руками, захлебнулась в рыданиях.
Во мне смешались чувства жалости и злости.
– Хорошо, – спустя какое-то время ответил я. – Делай, как хочешь.
– Правда? – улыбнулась Эмилия сквозь слезы.
– Да. Прощай.
Я последний раз взглянул на нее и выпрыгнул в окно, пронесшись черной тенью мимо рыцарей.
Больше старшую ученицу Лукаша я не видел.
Отредактировано Zoran (2008-02-06 18:00:36)
Это как же ты умудрился родиться в 1991 году и прожить 581 год? 
